Апология рабовладения на Юге США в первой половине XIX века

но не мог превратить его в пророка рабовладельческого Юга. Чтобы стать им,

нужно было высказать совсем иное кредо. И Кэлхун очень четко и жестко

выразил его в 1828 г. в меморандуме "Позиция Южной Каролины", означавшем

переворот в его взглядах. Здесь он «впервые чутко уловил, что

рабовладельческие штаты достигли той экономической и политической зрелости,

когда могли уже не идти на компромиссы с северо-восточными "братьями", но

способны были твердо продиктовать свою волю»[43].

Вопрос, вынесенный Кэлхуном во главу угла отношений Севера и Юга -

ввозные пошлины, - на первых порах полностью поглотил внимание

соперничавших сторон. Ввозные пошлины, введенные американским конгрессом в

1828 г. на целую серию промышленных товаров, откровенно брали под защиту

интересы капиталистического Северо-Востока и ущемляли аграрные южные штаты.

За этим конфликтом Кэлхун рассмотрел фундаментальное различие социально-

экономических интересов Севера и Юга и пророчески провозгласил возможность

его трагического развития в случае, если не будут приняты соответствующие

меры. [44]

Самым надежным способом защиты своей концепции Кэлхун счел обоснование

ее неразрывной связи с заветами отцов американской демократии, в первую

очередь Томаса Джефферсона. Выступая, он все активнее совершал пространные

экскурсы в американскую историю, рассматривал ее сквозь призму борьбы

демократической идеологии Джефферсона и антидемократической - Гамильтона.

Эта борьба, утверждал он, впервые разгорелась на конституционном конвенте

1787 г. и, пройдя через сложные перипетии, завершилась блестящей победой

Джефферсона на президентских выборах 1800 г., которые Кэлхун называл не

иначе как "революцией".[45] Самым замечательным в деятельности Джефферсона

Кэлхун считал самоотверженную борьбу за права и свободы "меньшинств",

аграрные интересы и суверенитет штатов. Кентуккские резолюции Джефферсона

1798 г., обосновывавшие права штатов, объявлялись им подлинным манифестом

американской свободы и демократии. Одновременно Кэлхун клеймил Гамильтона и

федералистов, их последователей во главе с Клеем, обрушивших на Америку

пороки капиталистического развития. [46]

Было ли в действительности что-то общее между взглядами Джефферсона и

Кэлхуна? С формальной точки зрения, сходство их концепций прав штатов

несомненно. Но как во времена Джефферсона, так и во времена Кэлхуна

концепция прав штатов являлась только способом защиты определенных

фундаментальных социально-политических принципов и интересов. И вот тут-то

между Джефферсоном и Кэлхуном обнаруживается дистанция огромного размера.

Ведь Джефферсон подготовил в 1798 г. кентуккские резолюции, обосновывавшие

право штатов на отмену федеральных законов, в связи с принятием

правительством Адамса антидемократических законов об "иностранцах" и

"мятеже". Кэлхун же защищал суверенитет штатов, имея в виду отстоять

социально-экономические интересы набравшей силу консервативной

рабовладельческой системы. Кэлхун закладывал совершенно иную идеологическую

традицию: защиты консервативных целей посредством демократических идей и

призывов.[47]

В 1830 г. он впервые открыто указал на истинную причину антагонизма

Юга и Севера: «закон о тарифах, отметил Кэлхун, есть только частное

проявление этого антагонизма, а его истоком является рабовладение, которое

после своего возникновения и утверждения в южных штатах придало их

экономике и социальным отношениям совершенно особый, радикально

разошедшийся с устремлениями и идеалами Севера характер.»[48] Даже сегодня

в этом суждении поражает прозорливость Кэлхуна: он выступил как жесткий

реалист, точно и бескомпромиссно указавший на подлинную, фундаментальную

основу противоречия капиталистического Севера и рабовладельческого Юга и

возвысившийся в этом вопросе над большинством своих современников и

поколениями американских консервативных и либеральных историков.[49]

Следует заметить, что известный французский историк и государственный

деятель Алексис де Токвиль в своей книге «Демократия в Америке» сделал

сходные выводы о причинах разногласий Севера и Юга, опираясь на разницу в

менталитете. Сравнивая поведение и жизненные устремления жителей разных

частей страны, Токвиль в частности подметил: «На правом берегу главной

целью белых, живущих плодами своих трудов, стало материальное

благосостояние. Родные края дают им широчайший простор для применения

способностей, их энергия всегда находит себе цель, а их страсть к

обогащению выходит за пределы обычного человеческого корыстолюбия…

Американцы, живущие на левом берегу Огайо, равно презирают как работу, так

и всякое дело, для успеха которого она необходима. Они живут в праздности и

достатке и обладают вкусами ничего не делающих людей. Деньги не имеют для

них большой цены, они не столько стремятся к богатству, сколько к веселью и

удовольствию и тратят на них энергию, которой их соседи находят другое

применение. Они страстно любят охоту и войну, умеют обращаться с оружием,

им нравятся физические упражнения, требующие большой силы

и ловкости. С юных лет они привыкли рисковать своей жизнью в поединках. Так

рабство не просто мешает белым обогащаться, оно лишает их самого стремления

к этому.»[50]

Причины столь разного менталитета во многом кроются в культурно-

исторических различиях основания английских колоний в Северной Америке. Как

отмечали многие историки, южные колонии основывались, главным образом

английскими дворянами – «стюартовскими кавалерами» - приезжавшими поправить

свои денежные дела. Большинство из них были приверженцами англиканской

церкви или даже католиками: один из ярких примеров - колония Мэриленд.

Значительное влияние на формирование менталитета южного общества оказало

также французское и испанское дворянство, чьи страны активно участвовали в

колонизации этого региона. Колонизация Юга была скорее не религиозной, а

коммерческой, деловой. Колонисты приезжали сюда не строить новый мир,

создавать "Град на холме", как пуритане. Их интересовали деньги, прибыль, а

не свобода религиозных взглядов. Они вовсе не стремились к изоляции от

Европы, а были заинтересованы в теснейшем торговом общении с Англией.

Свидетельством коммерческой ориентации было возделывание товарных культур -

индиго, риса, табака, позднее хлопка, предназначенных на европейские рынки.

В то время как Новая Англия стремилась к хозяйственному самообеспечению, Юг

с самого начала строился на специализации в экспортных культурах. Его

общество складывалось как сугубо аграрное, сельское.

1.2 Борьба за дело Юга

Но Кэлхун не ограничился анализом причин антагонизма Севера и Юга. В

30-40-е годы лейтмотивом печатных и устных выступлений Кэлхуна становится

защита рабства. Его работы неизменно острополемичны, направлены в первую

очередь против аболиционистов.[51]

«Рабовладение, указывал Кэлхун, является первоосновой экономического

развития и благополучия Юга, его социальных отношений и политической

организации, отмени его - и тут же случится апокалипсис, рухнет целый мир.

Поэтому агитация в пользу ликвидации рабства безрассудна: плохо оно или

хорошо, рабовладение должно быть сохранено.»[52]

Со второй половины 30-х годов Кэлхун внес в защиту рабства новый

мотив, доказывая, что рабство не просто первооснова южного общества, оно

является истинным благодеянием как для хозяев, так и для рабов. Он клеймил

аболиционистов, совершенно извративших, по его словам, картину жизни рабов.

Только рабство, доказывал он, превратило черных варваров в человеческие

существа: «сравните американских негров с африканскими и вы увидите, что

первые неизмеримо превосходят вторых и морально, и интеллектуально, и

физически. А причиной тому является патриархальный

характер американского рабовладения, при котором белые хозяева и черные

рабы составляют единую дружную семью, при этом белая раса выполняет роль

мудрых отцов и учителей, поднимающих своих черных детей и учеников до

цивилизованного уровня.»[53]

В этой фразе очень четко проявляется довольно популярная в Америке и

Европе теория цивилизаторской миссии рабовладельцев. Главная мысль этой

концепции: рабство не только единственно возможное, но и необходимое для

негров состояние, так как на плантациях рабы приобщаются к западной

цивилизации. «Африка – дикий континент. Мы, европейцы, создали всемирную

цивилизацию, построили города, мосты, корабли, университеты, а дикари-

негры, как и тысячи лет назад, плясали голыми вокруг своих тамтамов. Дикарь

неизбежно превращается в раба цивилизованного человека, ибо ни на что иное

дикарь не годен. И рабство – благо для негра. Только поступив в услужение к

белому человеку, негр приобщается к цивилизации».[54]

После того, как рабство стало объектом защиты, представители Юга

перешли от извинений к дифирамбам. «Многие на Юге когда-то верили, что оно

( рабство ( является моральным и политическим злом. Это безумное

заблуждение ушло в прошлое. Теперь мы видим рабство в истинном свете и

считаем его самой надежной и устойчивой основой свободных институтов в

мире.»[55]

Вначале Кэлхун безоговорочно признавал правомерность рабовладельческой

системы, но затем он подверг ее критическому разбору в свете своей теории

греческой демократии. Он противопоставил ей систему наемного труда,

существовавшую на Севере, и пришел к выводу, что последняя гораздо более

жестока и бесчеловечна, чем первая. Он был убежден, что до сих пор Юг

совершал ошибку, принося извинения за специфический для него институт и

уповая на его естественное отмирание. В этом вопросе предки южан оказались,

по его мнению, не правы. «У нас исключена всякая вероятность того, что

может иметь место конфликт между трудом и капиталом, конфликт, столь

затрудняющий установление и сохранение свободных институтов во всех богатых

и цивилизованных странах, не имеющих институтов, подобных нашим. Южные

штаты на деле представляют собой совокупность общин, а не отдельных людей.

Каждая плантация образует небольшую общину, возглавляемую хозяином,

сочетающим в себе объединенные интересы капитала и труда, общим

представителем которых он является. Объединение этих небольших общин

составляет целый штат, где их деятельность, труд и капитал в равной степени

представлены и находятся в полной гармонии.»[56]

Ни один южанин не верил в то, что рабовладение находится на пути к

естественному отмиранию. Оно день ото дня получало все большее

распространение, и этому не следовало мешать. Надежды южной цивилизации,

утверждал Кэлхун, тесно связаны с этим процессом.[57] По мнению Кэлхуна

нужно было заставить Север признать рабовладение благотворным общественным

институтом, необходимым для свободной и развитой демократии, единственным

способом избавления от ожесточенных столкновений между наемным трудом и

капиталом, которые в промышленных штатах уже ставили под угрозу прочность

американских общественных институтов. «Оно делает этот район

уравновешивающим фактором всей системы, могучей охранительной силой

необдуманных конфликтов.… Таковы институты, уничтожить которые стараются

изо всех сил эти заблудшие безумцы и которые мы призваны защитить во имя

самых высочайших и торжественных обязательств, налагаемых на нас званием

человека и патриота».[58]

Вслед за этим Кэлхун переходил в контратаку на буржуазный строй и

доказывал, что южная рабовладельческая цивилизация стоит неизмеримо выше

северной капиталистической и что именно первая воплощает добро, а вторая -

зло. В ходе этой контратаки Кэлхун как раз и развивал такую критику

капитализма, которая дала повод Р. Хофстедтеру и другим американским

историкам назвать его "Марксом правящего класса". Человеческая история,

рассуждал Кэлхун, еще не знала обществ, где бы не было разделения на классы

и где бы один класс не существовал за счет другого. Но наихудшей, самой

изощренной и жестокой среди всех является капиталистическая эксплуатация:

тенденция развития любого капиталистического общества, в том числе и

северных американских штатов, заключалась в постоянном увеличении пропасти

между работодателями и рабочими, росте богатства первых и нищеты вторых.

Финалом этого антагонизма могла быть только кровавая гражданская война,

победу в которой, пророчил Кэлхун, должен одержать пролетариат, много

превосходящий численностью буржуазию.[59]

Утверждать, что люди созданы свободными и равными, значило, с его

точки зрения, вступать в противоречие со всеми фактами биологического и

социального порядка. Истинному демократу поэтому прежде всего необходимо

заново исследовать природу демократии и отбросить все ложные посылки и

пагубные выводы, которые принесли ей неисчислимый вред. Кэлхун

подчеркивал, что «греки лучше, чем люди нового времени, понимали истинную

сущность демократии. Демократия предполагает сотрудничество равных. Ее

единственным разумным основанием служит добрая воля, а функционировать она

может лишь посредством компромисса.»[60] Из этого следует, что в обществе,

состоящем из высших и низших, способных и слабых, достойных и недостойных –

а любое исторически складывавшееся общество состоит из подобных элементов –

всеобщая демократия неосуществима. Бесчисленной массе социально

неприспособленных людей уготован один из двух возможных уделов: «либо их

будет эксплуатировать способное меньшинство, прикрываясь ширмой якобы

свободного труда, либо они попадут под опеку общества и будут находиться

под покровительством свободных граждан. Иными словами, они неизбежно должны

стать либо наемными, либо крепостными рабами и в любом из этих случаев не

смогут пользоваться правами свободных граждан государства. Демократия

возможна лишь в обществе, признающем неравенство законом природы, где

добродетельные и способные граждане вступают в добровольное товарищество

ради общего блага и в интересах всего общества берут на себя попечение о

неприспособленных».[61]

Беспощадный анализ противоречий капитализма, данный Кэлхуном,

преследовал две цели: во-первых, доказать, что черные рабы живут в гораздо

лучших условиях, нежели наемные белые рабочие, а рабовладельцы являются

более гуманными эксплуататорами, чем капиталисты; во-вторых, внушить северо-

восточной буржуазии, что она должна направить свою энергию не на разжигание

конфликта с рабовладельцами, а, напротив, на объединение усилий с ними

перед лицом гораздо более опасного соперника - белого пролетариата.

С этими же идеями связана и разработанная Кэлхуном концепция

свободы: «…предполагать, будто все люди имеют равное право на свободу,

значит совершать большую и опасную ошибку. Свобода – награда, которую

следует заслужить, а не благословение свыше, безвозмездно посылаемое всем

без различий, награда, предназначенная для людей умных, преданных своей

стране, добродетельных и достойных, а не благо, даруемое людям, слишком

невежественным, опустившимся и порочным, чтобы быть способными оценить его

по достоинству и насладиться им».[62]

Здесь мы снова видим отголоски цивилизаторской миссии. «Достойные»

белые должны обладать свободой, чтобы облагодетельствовать «невежественных

и порочных» негров. «Такое распределение очевидно следствие установившегося

закона. И всякая попытка нарушить или ниспровергнуть его, подняв людей на

более высокую ступень свободы, выше того уровня, на который им

предназначено подняться, должна неизбежно оказаться бесплодной и окончиться

неудачей…»[63]

Превознося положительные стороны порабощения афро-американцев, Кэлхун

не забывает и про анализ капиталистической системы Севера. «Существует и

другое заблуждение, не менее серьезное и опасное, обычно связанное с тем,

которое только что было рассмотрено. Я имею в виду мнение, что свобода и

равенство настолько тесно связаны между собой, что свобода не может быть

полной без полного равенства.».[64] Кэлхун допускает связь между связь

между свободой и равенством, однако, в его понимании неизбежным следствием

свободы является «неравенство общественного положения». И именно

неравенство он считает необходимым условием прогресса. «Несомненно, именно

это неравенство общественного положения верхов и низов служит в процессе

развития общества весьма сильным стимулом, побуждая первых сохранять свое

положение, а вторых стремиться пробиться вверх, в ряды первых. А это дает

величайший толчок прогрессу. Попытка насильственно столкнуть верхи вниз или

поставить низы в один ряд с верхами путем вмешательства со стороны

государства приведет к ликвидации этого стимула и тем самым фактически

приостановит прогресс.»[65]

Ни равенство, ни свобода, в свете теории Джона Кэлхуна, не являются

всеобщими. И в том и в другом случае существует определенная градация.

Сравнивая теорию равенства с концепцией свободы, можно сделать вывод, что

для афро-американцев не было места даже в позиции «неравенства

общественного положения». Ни Кэлхун, ни другие апологеты рабовладельческой

теории не были заинтересованы в стремлении чернокожих обладать правами, а

тем более возможностью «пробиться вверх, в ряды первых».

Призыв Кэлхуна к капиталистическому классу не имел существенного

практического эффекта. Антагонизм между северо-восточным капитализмом и

южным рабовладением имел в США гораздо более острый и осязаемый характер,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5