Жизнедеятельность П.А. Кропоткина и ее место в развитии мировой общественной мысли

этого сложного механизма должна была стать не корысть, а инстинкт взаимной

помощи, альтруистические чувства людей, гораздо более естественные. Так что

такое анархия? Казалось бы, ответ ясен: это общество, где нет

государственной власти. Но анархисты вовсе не отрицали необходимость

организующего начала в обществе. Где граница между организующим началом и

государственным принуждением? Кропоткин признавал в крайнем случае

возможность исключения нарушителей из анархистских ассоциаций в будущем

обществе. Демократическое государство может отправить в тюрьму по приговору

присяжных, диктаторское - по желанию тирана. Разница огромна. Но где

качественный барьер, переходя через который, мы можем сказать: вот это

принуждение, а это - нет? Вот характерный пример: как уже отмечалось,

Кропоткин считал, что в средние века государство отсутствовало, а общество

строилось по принципу анархистской федерации гильдий, городских коммун и

других корпораций.[3] На первый взгляд, вопрос покажется ясным: конечно, он

неправ! Но если вспомнить признаки государства по Энгельсу, то нетрудно

заметить, что многие из них - регулярные налоги, постоянное войско, четко

установленные границы (любое целое делилось на части) - отсутствовали в X-

XIII вв., а закон представлял собой кодификацию обычного права. Из этого

вовсе не следует, что с Кропоткиным надо соглашаться, однако нужно обратить

внимание на то, что сама граница между наличием и отсутствием государства

во многом условна и зависит от того, как человек трактует это понятие.

Многие анархисты считали Парижскую коммуну анархистской, Кропоткин

характеризовал ее как демократическое государство, а Маркс и Энгельс

увидели в ней диктатуру пролетариата. Точно так же многие анархисты

усмотрели анархию в первых Советах в России, а современный анархист П.

Гудмен считает близкими своему идеалу Североамериканские штаты до принятия

конституции 1787 г. Плеханов очень точно подметил суть расхождения: "То,

что он (речь идет о П.Ж. Прудоне) отнимает у "государства", он преподносит

"общинам" и "департаментам". На месте одного большого государства возникает

множество мелких". Иными словами, то, что один человек считает анархией,

другой - назовет государством, хотя и весьма децентрализованным. Если

принять такой подход, то можно, разумеется, сколько угодно спорить,

достижима ли эта цель в данной конкретной обстановке, но нельзя не

согласиться с тем, что в принципе она достижима.[10]

И.Гроссман-Рощин так формулирует основной дефект кропоткинского

анархизма: анархизм дает нам формулу прогресса, но не дает нам

представления о механике исторического процесса. Я настаиваю, что в этом -

центр слабости и незрелости анархизма.

Вышеприведенная формулировка нуждается, однако, в значительном

дополнении: Кропоткин занимает своеобразно-промежуточное место между

научным социализмом и утопизмом. Он не настолько утопист, чтобы не пытаться

обосновать "естественно-научно" свое мировоззрение, но не настолько научен

и объективен, чтобы не подчинять бессознательно-научные доводы своему

моральному идеалу. Это-то делает особенно трудным анализ кропоткинизма, это

же накладывает на все учение печать некоторой туманности и расплывчатости,

несмотря на изумительное техническое умение ясно, соблазнительно ясно,

излагать свои мысли.

Надо, однако, быть наивным рационалистом, чтобы думать, будто

"грехопадение" кропоткинского анархизма есть результат только неправильного

представления, ошибки разума. Конечно, анархизм, его интеллектуальная

незрелость есть отражение определенных общественных отношений.

"Давай, не считая" - вот, по Кропоткину, лозунг духовно-избыточной

личности.[4]

И.Гроссман-Рощин говорит и о мелкобуржуазности Кропоткина только в том

смысле, что он не понял объективной роли и значимости капитализма, не понял

и недооценил организующе-освобождающей роли техники. Пролетариат, крупная

промышленность входят элементом и моментом в его коммунистическое

мировоззрение, но он не постиг великого закона о необходимости исходить из

пролетариата, как единственного, надежного авангарда свободы

Вот потому-то он часто, теряя единственно правильную объективную базу,

превращается в утописта и, не видя реальных сил и двигателей в настоящем,

впадает в социологический пассеизм, идеализирует якобы "свободное"

средневековье или древние Псков и Новгород.

Что ярче всего бросается в глаза при анализе учения Кропоткина, это

чисто этический, моральный характер его, продолжает критиковать И.Гроссман-

Рощин. Оно все пронизано моральным пафосом, категорией должного; это вполне

понятно, если вспомним, что Кропоткин, славный представитель плеяды

"кающихся дворян", поклявшихся уплатить "долг народу" и хоть чуточку

вознаградить его за обиды и гнет. Но ни к кому так не приложим афоризм

Владимира Соловьева о том, что интеллигенция мыслит по парадоксальному

положению - "человек произошел от обезьяны, а потому будем добрыми", как к

системе Кропоткина. Ибо свой этический идеал Кропоткин хочет обосновать

натуралистически - естественно-научным методом. А это теоретически

безнадежно.[4] Но почему, на это критик не дает ответа.

«Яснее ясного двойственность Кропоткина выступает в его этике. Я буду

иметь в виду его этюд "Нравственные начала анархизма", так как вышедший том

"Этика" ничего нового не прибавляет. Абсолютно невозможно преодолеть

этический натурализм Кропоткина без анализа этого этюда,- пишет И.Гроссман-

Рощин,- Кропоткин отвергает утилитаристическую мораль Бентама. Он

указывает, что с точки зрения индивидуализма нет никакого резона жертвовать

своим шкурным интересом во имя чего бы то ни было. Эта критика обязует П.

А. Кропоткина дать такой базис этике, который оправдал бы жертву во имя

ближнего. Кропоткин весьма легко отделывается и от этики Канта. "Неужели, -

говорит он, - я должен жертвовать собой во имя какого-то императива?" Надо

ли говорить о том, что Кропоткин отрицает христианскую и библейскую мораль.

Кропоткин заявляет, что анархизм дает только совет и научно открывает

личности путь к счастью через моральные поступки.»[4] Мы в своей работе

будем еще позже говорить о нравственных началах, и о том, что думает

Кропоткин по поводу библейской морали. Сейчас же мы позволим себе заметить,

что, по нашему мнению, критика И.Гроссман-Рощина слишком резка.

Еще один критик анархизма – Алексей Боровой. Менее всего политик,

прежде всего поэт и философ, Боровой был певцом одной темы - личности, ее

свободы, ее творческого духа, ее неотчуждаемого права на безграничное и

ничем не стесняемое развитие, выявление ее творческих способностей. Эпоха

гражданской войны и становления большевистской диктатуры, на которую

пришелся выход основных сочинений Алексея Борового, конечно же, не

способствовала достойной оценке творчества философа- индивидуалиста. Была и

еще одна причина, из-за которой идеи Борового остались до конца непонятыми

и невостребованными анархическим движением в России того периода. Начало

века, эпоха трех российских революций - это эра почти безраздельного

господства в русском анархизме анархо-коммунистических идей Кропоткина, для

которых хаpактеpна безоговорочная вера в то, что свободное и справедливое

общество возникнет на другой день социальной революции, и что общество это

будет свободным не только от угнетения и притеснения личности, но и от

общественных антагонизмов вообще. Неудивительно поэтому, что Боровой с его

заостренным вниманием к проблеме свободы личности и убежденностью в

невозможности абсолютного примирения противоречий между личностью и

обществом, остался непонятым своими коллегами по анархическому движению. Но

несмотря на то, что, по словам одного из друзей Борового, Н.Отверженного,

"популяризаторы основных идей Кропоткина содействовали тому, что имя их

учителя сделалось после Бакунина самым известным среди русских анархистов,

а его мировоззрение почти адекватным самому понятию - анархизм", в русском

анархизме, получившем мощный импульс с революцией 1905 года, наметилось

немногочисленное, но мощное по своему идейному потенциалу течение,

поставившее своей целью ревизию анархизма в его кропоткинском варианте.

Движение это связано с именами теоретиков анархо-синдикализма -

Новомирского, Григория Максимова и стоявшего несколько особняком от них

Алексея Борового, который в силу своего специфически-философского интереса

был оторван от практики синдикалистского движения. "При всем уважении к

личности П.А.Кропоткина, - писал в уже цитировавшемся очерке Н.Отверженный,

- теоретики анархо-синдикализма осознавали, что их разногласия и споры

лежат не только в плоскости тактической, но, быть может, еще более в

философской. Разнородное, почти противоположное понимание анархизма, как

мироощущения и философии жизни разделило эти идейные направления.

Преодоление "кропоткинизма" стало почти основным вопросом анархо-

синдикалистского движения в России" [2]. Что же не устраивало Новомирского,

Борового и их товарищей в учении, которое к началу века было общепринятым

среди анархистов и носило характер почти догматический? Прежде всего анархо-

синдикалистов не удовлетворяла слабая, с их точки зрения, научная и

логическая обоснованность теорий Кропоткина. "Мы, русские анархисты,

прошедшие школу марксизма, - писал Новомирский, - не можем удовлетвориться

теми туманными чувствительными фразами, которые у нашего дорогого учителя

часто занимают мест аргументов".Ему вторил А.Боровой: "Даже в произведениях

выдающихся представителей анархистической доктрины мы будем поражены

слабостью теоретической аргументации. Конечно, пафос сердца, трепет

страданья, которыми проникнуты многие вдохновенные страницы Кропоткина или

Реклю, невольно заражают читателя; но в этих книгах, писанных кровью

сердца, нет той неумолимой логики фактов, которая не только трогает, но и

убеждает"[2]. Кризис марксистских взглядов, через который прошли почти все

теоретики русского анархо-синдикализма, в том числе и Алексей Боровой, и

последовавшее за этим разочарование в теоретических выкладках "князя-

бунтовщика" и его последователей, заставил их искать свой путь в

анархизме.[17] "Живые анархисты меня ничему не научили, - напишет позднее в

своих воспоминаниях Боровой. - Социологическое вооружение их по большей

части было слишком слабым". Однако, столкнувшись с неспособностью

современного им, в основном кропоткинского, анархизма наполнить свои

идеальные формулы конкретным содержанием, новое поколение анархистов не

спешило оставить идеал свободной личности ради менее мечтательных и более

рациональных доктрин либерализма и социализма. Вместо этого они занялись

радикальным пересмотром концепций "традиционного анархизма", попытавшись

вернуть ему так часто декларируемые его сторонниками жизненность и реализм.

Этот повышенный интерес Борового к проблеме личности, ее свободы и ее

развития - один из основных моментов, разделявших его и Кропоткина, в

учении которого этой проблеме не суждено было занять сколько-нибудь видного

места.[17] "Фактически, - писал А.Боровой в одной из своих статей,

посвященных критическому разбору доктрины Кропоткина, - она - или просто

снимается с очереди, или лишается своего принципиального характера".[2]

Характеризуя свою книгу "Анархизм", Боровой подчеркивал, что она прежде

всего является попыткой порвать с рационализмом "традиционного анархизма",

бывшего, согласно Боровому, рационалистически построенным учением, из

которого делались романтические выводы. В противовес ему Боровой попытался

создать собственную теорию, которая, напротив, была бы романтическим

учением, враждебным "науке" и "классицизму", опирающимся на реалистическую

тактику. К сожалению, А.Боровой так и не написал общего критического

очерка, давшего бы нам более полное представление о его отношении к

кропоткинизму, хотя черновики, планы, общие наброски подобной работы

хранятся в его архиве. Поэтому в своих рассуждениях нам придется опираться

на немногочисленные и по необходимости краткие замечания, оставленные

Алексеем Алексеевичем в его статьях и черновиках.

Уже говоря о самых общих основах мировоззрения Кропоткина, Боровой был

вынужден оговориться: "я вовсе не фанатичный поклонник П.А. Разделяя его

социально-политическое мировоззрение, многое, очень многое в его

мироощущении мне чуждо. Не частные пробелы, не частные противоречия даже

являются препятствием для меня, чтобы принять полно, безоговорочно духовное

наследие П.А. Нет, может быть, мое разногласие с П.А. - больше, глубже,

может быть в самом приближении - подходе его к миру вещей и миру людей

сокрыто нечто, что останавливает меня от беспрекословного принятия его

идей".[2]

Безусловно, это "нечто" - кропоткинский рационализм, отношение к

философии вообще и в частности, к диалектике. Конкретнее об этом А.Боровой

пишет в рецензии на книгу Кропоткина "Современная наука и анархия": "и при

самом враждебном отношении к метафизике, едва ли можно так презрительно

отмахиваться от нее, как это делает Кропоткин по отношению, например, к

Канту или Бергсону".

Анализируя то, как Кропоткин применяет свой излюбленный индуктивно-

дедуктивный метод по отношению к социологическим исследованиям, Боровой

отмечает явную слабость теоретической аргументации и явную недостаточность

исследования такого основополагающего аспекта анархической доктрины, как

вопрос о возникновении государства, а если взять шире, - то идеи Кропоткина

об эволюции как основном социологическом законе.[17]

"Вся книга Кропоткина, - пишет Боровой, - является по существу

сплошным обвинительным актом по адресу государства... И такая точка

зрения была бы совершенно понятной, если бы мы подходили к государству

в любой из его исторических форм с этическим мерилом... В своем

историческом исследовании он сам приходит к выводу, что история не

знает непрерывной эволюции, что различные области по очереди были театром

исторического развития; при этом каждый раз эволюция открывалась фазой

родового общежития, потом приходила деревенская коммуна, позже

свободный город; государственной фазой эволюция

заканчивается... Он, как натуралист, должен был бы искать причин,

почему история любого человеческого общежития, начав с "свободы",

кончает неизбежно"государством-смертью".[17]

Анализируя далее проблему возникновения государства по

Кропоткину, Боровой приходит к выводу о том, что "он (Кропоткин) почти

не изучает, или не интересуется процессом внутреннего разложения тех

общежитий, которые представляются ему если не идеальными, то

наиболее целесообразными. Он исследует внешнюю политику по отношению к

средневековой коммуне, городу, ремеслу, и не замечает внутреннего

раскола, находящего себе часто иное объяснение, чем злая только воля

заговорщиков против соседского мира. В развитии общественного процесса

он почти игнорирует его техноэкономическую сторону... Этой

неполнотой исторического анализа объясняется и некоторая романтичность в

его характеристике средневековья".

В результате Кропоткин приходит к идеализации "всякой коммуны, на

какой бы низкой ступени правосознания она не стояла". Протестуя против

этого явно неанархического взгляда, Алексей Боровой совершенно

справедливо замечает, что "в отдельных догосударственных формах мы

найдем ту же способность убивать свободную личность и свободное

творчество, как и в современном государстве. И конечно, - заключает он, -

у государства, играющего в изложении Кропоткина бессменно роль

гробовщика свободного общества, были причины появления более

глубокие, чем рисует Кропоткин. Общество истинно свободных людей не

может породить рабства, истинно свободная коммуна не привела

бы к рабовладельческому государству".[5]

Неудивительно, что вследствие невнимания, зачастую просто отказа от

серьезного анализа исторических и общественных явлений, Кропоткин

приходит к чрезмерно романтической оценке таких основополагающих

факторов своей теории, как творчество масс и взаимопомощь, к

необоснованному противопоставлению обычаев, вырабатываемых

обществом, и законов, якобы возникающих по произволу жрецов,

колдунов и вождей. Критикуя эти стороны кропоткинского учения,

А.Боровой писал: "необходимо признать, что в самом "народе", в самих

"народных массах" могут также жить и развиваться освободительные

стремления, как и лукавый страх перед благосостоянием сегодняшнего дня,

грошевый утилитаризм, способный и саму свободу сделать предметом торга...

И само государство есть также продукт творческих сил масс, а не

выдумка случайных прирожденных "злодеев", желающих во что бы то ни

стало портить человеческую историю".[2,17]

А теперь попытаемся определить место Кропоткина в европейской

общественной мысли. Американский биограф Кропоткина М.Миллер утверждает,

что расхождения между марксизмом и анархизмом по вопросам стратегии "не

исключают общих положений". Главным из таких общих положений он считает

цель - коммунистическое самоуправление. По форме такая трактовка анархизма

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8